Палама.ру

St. Gregory Palamas on the path of true knowledge of God and of the secular scientists

Ο άγιος Γρηγόριος ο Παλαμάς για το δρόμο της αληθινής γνώσεως του Θεού και του κοσμικού επιστημόνων

Даже в наше время, когда казалось бы сломаны стереотипные, порожденные коммунистическо-атеистической иделогией представления о науке как о противоречащей религиозному мировоззрению, богословие и вера не обрели своего должного места в российской науке.

В связи с этим мы сочли необходимым написать небольшое эссе, которое являлось бы своего рода не столько апологией богословия перед лицом светской науки, сколько попыткой показать то, что было очевидностью для позднеримской и средневековой культуры очевидностью. Речь идет о идее, которая была высказана выдающимся иерархом и ученым мужем позднеримской истории свт. Василием Великим, архиепископом Кесарии Каппадокийским: «Наука – это служанка богословия». То есть в рамках высочайшей позднеримской и византийской образованности наука не мыслилась как некий антипод богословию, религии. Это было связано еще и с тем, что наука рассматривалась как область деятельности человеческого ума не в сфере духовности, а сфере материального мира, той окружающей действительности, которая составляла некий естественный ландшафт земной жизни человека. Именно по этой причине в Византии, как преемнице античного Рима, наука поощрялась, знания и ученость приветствовались.

Свт. Василий Великий вопросу о месте светской образованности в христианском воспитании посвящает целую омилию-беседу «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями».¹ Основанные идеи этого замечательного произведения заключаются в том, что свт. Василий Великий не отвергает языческую мудрость: философию, историю, поэзию, математику. Он, как и последующие за ним византийцы, видели в этом античном наследии свои культурные корни. Однако христианство, как богооткровенная религия, основанная Самой Истиной, Божественным воплощенным Словом, уже фактически не нуждалось в той мудрости, которая оставалась за оградой истинного богопознания. Тем не менее, христианство в лице своих выдающихся представителей не разрушало Рим и Афины, а преображало их и разъясняла и уточняла те философские прозрения, которые в виде «семян Божественного Логоса» по мысли мч. Иустина Философа, были рассеяны по римской ойкумене.

В упомянутой речи свт. Василия Великого мы находим важный аспект образованности – его педагогическая направленность на становление в человеке личности, способной мыслить, а также созидание в человеческой душе, прежде всего у молодых людей, начал добродетели, тем самым подготавливая молодёжь к восприятию глубин Священного Писания.

В эту жизнь (вечную жизнь — прим. автора статьи) вводят нас, конечно Священные Писания, образующие в нас посредством учений таинственных; но пока, по возрасту, не можем изучать глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око, как в некоторых тенях и зерцалах, подражая упражняющимся в деле ратном…²

Тем не менее, свт. Василий называет эти занятия не просто изучением наук, а подвигом. То есть свт. Василий, пройдя путь ученика Афинской Платоновской академии, прекрасно знал, каким огромным трудом является постижение античной мудрости и какие большие усилия для ее постижения необходимо прилагать.

«И мы, конечно, должны держаться той мысли, что нам предлежит подвиг, важнейший подвигов, — подвиг, для которого все мы должны трудиться по мере сил, беседовать и с стихотворцами, и с историками, и с ораторами, и со всяким человеком, от кого только может быть какая-либо польза к попечению о душе.»

Чуть далее, приводя образ дерева со зрелыми плодами, свт. Василий уподобляет его человеку, а зрелые плоды – это истина, та высшая мудрость, которая является божественным даром и подлинным просвещение свыше. Однако дерево имеет не только зрелые плоды, но и листья. И листья нужны для прикрытия наготы дерева. Но и они также нкое украшение дерева. Так вот этими листьями по словам свт. Василия Великого является «внешняя мудрость».³

Свт. Василий и свт. Григорий, учась вместе в Афинской академии, как вспоминает свт.. Григорий Богослов, возлюбили высшую премудрость, любомудрие, т.е, любовь к Богу. И через призму христианского любомудрия и строгую благочестивую жизнь они взирали на внешнюю науку. Как не вспомнить об образе жизни этих тогда еще молодых юношей в Афинах, которые записаны свт. Григорием Богословом: «У обоих нас было одно упражнение – добродетель, и одно усилие – до отшествия отсюда, отрешаясь от здешнего, жить для будущих надежд…Нам известны были две дороги: одна – это первая и превосходнейшая, вела к нашим священным храмам и к тамошним учителям; другая – это вторая и неравного достоинства с первою, вела к наставникам наук внешних. Другие же дороги – на праздники, в зрелища. в народные стечения, на пиршества, предоставляли мы желающим. Ибо и вниманием не почту того, что ведет к добродетели, и не делает лучшим своего любителя…»⁴

Ближайший друг свт. Василия Великого свт. Григорий Богослов о важности приобретения внешних знаний христианину, учености говорит в тех же словах, что и свт. Василий:

«Полагаю, что всякий, имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, и не только сию благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, емлется за единое спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю».⁵ Этот великий столп Церкви и талантливый ученый также упоминает о том неверном отношении христиан его времени к учености, когда христиане «по худому недоразумению, гнушаются, как злохудошною, опасною и удаляющую от Бога»⁶ внешнюю ученость.

Однако., христианину следует и с разборчивостью относиться к писаниям нехристианских писателей. Как говорит свт. Василий Великий, всякий «должен уподобится пчелам…Ибо и пчелы не на все равно цветы садятся, и с тех, на какие стараются унести, но, взять, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы,- подчеркивает свт. Василий Великий, — если целомудренны, собрав из сих произведений, что нам свойственно и сродно с истиною, остальное будем проходить мимо…».⁷

Но и к самой языческой науке свт. Григорий относится так же как и свт. Василий: «так и в науках мы заимствовали исследования и умозрения, но отринули все то, что ведет к демонам, к заблуждению и во глубину погибели».⁸

Свт. Григорий Палама, выдающийся представитель Православной Церкви, или, как именует его Сама Православная Церковь — «светильник Православия, Церкви утверждение и учитель…, необоримый богослов», обладавший высочайшим интеллектом, тонким умом, присущим знатным византийцам, в своих трудах ставит вопрос о месте внешней учености, науки. Получив сам блестящее начальное университетское образование в Константинополе, вращаясь среди ученейших представителей Византии при императорском дворе, он прекрасно знал цену светской науки. Было бы несправедливо обвинять его в пренбрежении к науке. Современники свт. Григория свидетельствуют о его выдающихся способностях, которые только и смогли императора Андроника III после кончины отца святителя Григория Константина (в монашестве Констанций + 1310г.), даровитого юношу приблизить к себе. Несомненно, что еще до своего ухода из мира, будущий архиепископ Константинополя пользовался не только покровительством императора, но и выполнял некоторые ответственные поручения. Но кроме талантов и способностей существует и устроение души человека. Необходимо также учитывать, что будущее человека и его призвания в жизни – это не просто стечение обстоятельств, но действия особого призыва Божия. Кроме того аскетический образ свт. Григория в юные годы созидал в нем истинного отшельника и монаха.

Свт. Григорию Паламе пришлось столкнуться с представителем западной учености – монахом «ордена св. Василия», как пишет свт. Филофей Коккин. Это столкновение было промыслительным для Восточной Православной Церкви. Поскольку в возникшем споре, носившем вероисповедный характер, было дано четкое определение критериям православного богословия. И как оказалось, эти критерии, имеющие чисто благодатно-харизматическую природу были чужды рационализму.

Варлаам Калабрийский настаивая на том, что Бог непостижим и непознаваем, тем не менее, считал единственным путем для единения с Богом – внешнуюю ученость, упражнение ума в чисто интеллектуальной деятельности. Или, как это метко называет протоиерей Иоанн Мейендорф, — «интеллектульный мистицизм». То есть он считал, что человек может отчасти постигать Бога входить в тесное единение с Ним, получать просвещение от Него лишь путем рассудочной интеллектуальной , мыслительной деятельности. И поэтому он считал монахов и их метод богопознания, чистую и умную молитву вздором и прелестью. Свт. Григорий Палама, . основываясь на христианской святоотеческом учении о человеке, об учении о трехчастности души⁹, доказывает, что внешняя ученость является лишь «природным знанием», а не духовным. И эти знания, ученость не противны человеку и похвальны, если знать для них меру. Однако, тем не менее, эта ученость не приводит к самому главному – богопознанию. Более того, подчеркивает свт. Григорий часто увлечение внешней ученостью является своего рода сетью дьявола.

«Но лукавый, вечно стремясь лукаво отвлечь нас от добра, ткет чары для наших душ и почти нерасторжимо связывает их путами, желнными для глупцов, внушает видеть в этом знании великую глубину и обширность, как иным кажется богатство или бесславную славу и плотские наслаждения, чтобы потеряв всю жизнь в погоне за ними, мы не смогли прилепиться к очищающей душу науке, начало которой – страх Божий, рождающий непрестанную умиленную молитву к Богу и соблюдение евангельских заповедей, вслед за чем происходит примирение с Богом, когда страх преображается в любовь и мучительность молитвы, превратившись в сладость, взращивает цветок просвещения, от которого словно благоухание, разливающееся на несущего этот цветок, приходит познание Божественных тайн».¹⁰

То есть занятие внешними науками не бесполезно. Какой видит св. Григорий меру в получении внешней образованности?

Прежде всего свт. Григорий не отрицает полезности внешней учености и знаний, цель приобретения которых состоит в том, чтобы «упражнения остроты душевного ока». «Но упорствовать в них», то есть заниматься усердно внешними науками, «до старости дурно», — подчеривает свт. Григорий Палама. «Хорошо, если в меру поупражнявшись, человек направляет старания на величайшие и непреходящие предметы Собственно говоря, такое отношение к внешней учености мы находим и у свт. Григорий Богослова и свт. Василия Великого. Оба получили блестящее образование в Афинской Академии, но пленные божественной любовью, они оставили свою карьеру в миру и ушли в пустыню Понта для обретения подлинной философии, познания Бога. Ств. Григорий Палама шел тем же путем, что и Великие Каппадокицы.

«Так вот и изобретения внешней мудрости полезны нам, чтобы пользоваться ими против них самих, повергая как бы его собственным мечем этого Голиафа…Поэтому мы не мешали бы обучаться внешней науке желающим из тех, кто не избрал монашеской жизни, но всю жизнь заниматься ею никоим образом не советуем никому, а ожидать от нее каких-либо точных познаний о божественных предметах и вовсе запрещаем, потому что от нее нельзя научиться ничему надёжному о Боге».¹¹

Далее свт. Григорий Палама переходит к опровержению мнения Варлаама о том, что древние философы достигали познания Бога:

Из Св. писания свт. Григорий доказывает, что внешняя философия и ученость не только часто не приводили к богопознанию, но уводили от него. Ученость превращалась в некую самоцель. Однако это знание по св. апостолу Павлу является «душевным знанием, бесовским». Этот ум не принимает святоотеческого богословия, «преданий, которые мы усвоили от Святых Отцов». Свт. Григорий так характеризует достижения внешней мудрости:

«Господь говорит «Насколько небо далеко от земли, настолько мысль Моя далека от мыслей ваших» (Ис. 55,9) Изобретения внешней мудрости полезны нам, чтобы пользоваться ими против самих, повергая как бы его собственным мечом этого Голиафа, возмутившегося и воставшего против нас и «поносящего воинство Бога живого» (1Цар.17,4-36) которое научилось божественному знанию от рыбарей и от неграмотных». Cвятитель Григорий Палама не запрещает заниматься внешними науками тем, кто не избрал монашеской жизни, но предостерегает всех, чтобы не занимались ею всю жизнь, запрещает ожидать от внешней науки каких-либо точных познаний о божественных предметах, потому что от нее нельзя научится ничему надежному о Боге. «Апостол назвал внешнюю науку бессмысленной, -говорит свт. Григорий, — не в сопоставлении, а потому, что она ищет истин века сего, не зная и не желая знать истинного Бога. Внешняя мудрость противопоставив себя богу стала глупостью. Мудрость мира сего стала безумной, потому что она отступила от назначения человеческой мудрости, забрела в совершенно противоположную сторону, приняв ложь как истину, пытаясь оболгать истину как ложь и восстанавливая тварь на Творца. Вот и теперь ее забота восстановить писания Духа на дух, духовные дела и духовных мужей. Нет, обессмысленная философия внешних мудрецов не служит постижению и возвещению божественной мудрости, да и как ей служить раз через нее мир «не познал Бога» (1Кор.1,21)¹²

Свт. Григорйий Палама путь греческих философов, как уводящий от богопознания, называет ложным. То есть сама внешняя мудрость может послужить человеку и в погибель, если «пользоваться умом не во благо, а дурно». И в качестве примера свт. Григорий приводит демона, который обладает умом, и знанием, но пользуясь умом дурно, он порождает зло. Это употребление знания и ума во зло приводит же человека и к отрицанию виновника всякого бытия – Бога.

У языческих греческих философов не было духовного и правильного знания о Боге. Они обладали не Божией мудростью, которая по своей природе является земной, но которая,. в силу постигшего прародителей человека греха, испытывала огромное влияние демонов.

«Так вот ум внешних философов тоже дар Божий и ему тоже врождена здравая мудрость, но, извращенный внушениями лукавого, он сделал свою мудрость, придумавшей подобные учения., вздорной, лукавой и поистине безумной».¹³

«У язычников ее не было (подлинной мудрости), она была в исследуемом ими творении; изучая всю жизнь его законы, они приходили к какому-то представлению о Боге, поскольку природа и творение дают к тому немалые основания, демоны же с бесовским умыслом не препятствовали тому, — ведь разве их почитали бы богами, если бы в человеческую голову не поникло никакого представления о Боге? — словом, исследуя природу чувственно постигаемых вещей, они пришли к представлению о Боге, но недостойному о Боге и не отвечающему Его блаженной природе, потому что «омрачилось их несмысленное сердце» от злокозненных внушений лукавых демонов».¹⁴

Итак, внешняя мудрость, как естественный и природный дар, как приобретенный усилиями человеческого ума и природного таланта, человеком был использован не во благо, так как не была достигнута необходимая цель – богопознание «приобретение истины и прославление Создателя».¹⁵ И причина этого уклонения лежит исключительно в неправильном направлении ума человека, его неправильном выборе. Свт. Григорий не просто отвергает внешнюю ученость как чуждую богопознанию, но указывая на ее важность, но говорит о необходимости исцеления человеческого ума, мыслительной способности души:

«Во внешней мудрости надо еще сначала убить змия, тот есть приходящую от нее надменность – как это нелегко! ведь как говорится, «философское высокомерие не сродни смирению», -, так или иначе, уничтожить; потом надо отсечь и отбросить как безусловное и крайнее зло главу и хвост змия, то есть явно ложное мнение об уме, Боге и первоначалах и басни о творении…а среднюю часть, то есть рассуждения о природе, ты должен при помощи испытующей и созерцательной способности души отделить от вредных умствований». То есть после довольно продолжительного труда и огромных усилий, работой над расчищением разума, адсорбирования всех внешних знаний, отделения полезных знаний от неполезных, ложных от истинных, человек оставляет лишь отделенную от зла и гибельного яда внешнюю ученость. И только тогда она перестает быть злом, тогда она становится «орудием для блага».¹⁶

Сама по себе эта внешняя мудрость не имеет спасительного значения для человека, ибо, как подчеркивает свт. Григорий Палама, человек будучи наследником тления и смерти нуждался в обновлении, которое он получил только во Христе.

«Кроме того философия, служащая внешней мудрости, существовала до пришествия Того, Кто восстановил Собою душу к ее первоначальной красоте; почему же мы не обновились через ту философию до Христа, а нуждались, и мудрецы и все вообще, не в учительстве философии – искусства, преходящего вместе с веком сим, потому и называемого «искусством века сего», — а в Том, Кто снимает грех с мира и дает мудрость истинную и вечную».¹⁷

Но не только внешняя мудрость не приводит человека к истине, ко Христу, не приводит к нему и даже данным Богом пророку Моисею закон, — подчеркивает свт. Григорий. Более того внешняя мудрость, не растворенная богоподобным смиренномудрием, даже и после Христа порождала пагубные и губительные ереси. И сами ереси имели своим началом именно доверие падшему разуму и пристрастие к внешней учености:

«Если рассмотришь внимательно, увидишь, что все или большинство страшных ересей берут начало там же, откуда исходят и наши иконогносты, говорящие, что человек обретает Божий образ через знание и через знание же божественно преобразуется душа».¹⁸

Но отделить правильно добро от зла могут немногие, подчеркивает свт. Григорий, а лишь те, которые «отточили чувства своей души для различения добра от зла».¹⁹

К познанию Бога и единению с Богом ведет чистота сердца. Ссылаясь на слова свт. Василия Великого в своих «Триадах в защиту священно-безмолвствующих», свт. Григорий напоминает, что «истина, содействующая спасению, живет в чистом сердце совершенного мужа, который безхитростно передает ее ближнему».²⁰

Но как достичь этой сердечной чистоты? Совершенно очевидно, из контекста Евангелия и учения предшествующих свт. Григорию Отцов Церкви этой чистоты можно было достичь только по благодати Божией, при содействии ей самого человека. И как подчеркивет свт. Григорий Палама эта чистота сопряжена с состоянием богоподобного смирения и чужда всякому превозношению и гордости.

И здесь свт. Григорий внимательно останавливается на аскетическом опыте святогорских подвижников, которые строго следовали благодатному преданию Святых Отцов аскетов.

«Итак, нам известно, что Божии заповеди доставляют и знание, но не только знание, а и обожение; и мы получаем его, в полноте приобретя и видя Духом в самих себе славу Божию всякий раз, когда Бог благоволит ввести нас в Свои духовные таинства…»²¹

Фессалоникийский святитель подробно разъясняет, что такое сердце и почему именно ему отводится такое важное положение в духовной жизни. Человеку необходимо стать «храмом Духа Святого», усвоить себе вместо «закона греха», воюющего против нашей души и живущего «в наших удах», похоти и тления, «закон жизни во Христе Иисусе». И если причиной греховности человека является похоть и сопряженная с ней сласть²², центром которых является «пуповина живота», где «закон греха имеет свою власть и питает зверя», а через это совершается осквернение, прежде всего сердце человека, то центром духовной жизни является сердце. Поэтому этот жизненный центр души человека, седалище ума необходимо очисти ать, а в пуповидной части «утвердить противоборствующий ему закон вооруженного молитвой ума». ²³

«Сердце – сокровищница разумной способности души и главное телесное орудие рассуждения. Стараясь в строгом трезвении соблюдать и направлять эту свою способность, что же мы должны делать как не то, чтобы, собрав рассеянный по внешним ощущениям ум, приводить его к внутренему сосредоточию, к сердцу, хранилищу посмыслов?»²⁴ И таким действенным средством для средоточия ума в сердце, хранении его от сторонних и страстных помыслов является молитва, которая совершается умно, то есть возноситься умом к Богу. «Пользуясь молитвой как неким ключом, проникает в тайны, которых не видел глаз, и не слышало ухо, которые не приходили на сердце человеку (Кор. 2,9), потому что, как говорит Павел, они являются достойным только через посредничество Духа».²⁵

При напряженном труде, подвиге, достижении состояния бесстрастия и просвещения от Бога человек от Бога получает возможность созерцать своими глазами благодать Божию в виде Света. Этот Свет является вечной славой, Божеством. Это тот свет, который увидели ученики на г. Фаовор.²⁶

Варлаам высеивал эту традицию молитвы и подвига, считая, как об этом пишет свт. Григорий, что ум должен удерживаться вне сердца. непонимания смысла такого подвига имеет своей причиной, безусловно поверхностное, чисто внеше-фарисейско отношение в пути евангельского преображения человека. Свт. Григорий, порицая Варлаама и его сторонников, говорит о пути постижения этого искусства безмолвия и молитвы, пути благодатного восхождения к Богу: «ведь в таких делах учитель не разум, а труд и добытый трудом опыт, который приносит полезный плод, делая пустыми и бесплодными рассуждения всевозможных спорщиков и обличителей».²⁷

Итак, не отрицая научное знание, а только поощряя стремление к нему в определенном возрасте, свт. Григорий Палама не считал приобретение всеторонней учености главной целью в жизни человека. Он рассматривал и оценивал внешнюю, светсткую ученость, ее пользу исключительно с позиции христианского понимания человека как образа Божия, как призванного к высочайшему богоподобию. И на этом пути осуществления человеком своего высшего предназначения наука понималась как необязательный и временный инструмент, как средство для «оттачивания ума». А потому наука и ученость – это временное и преходящее. Но и им, как природным даром человеку важно правильно и богоугодно воспользоваться, чтобы принести Богу необходимый приобретенный талант. Тем не менее, мы должны еще раз подчеркнуть, что даже эти представления свт. Григория Паламы мы все же обязаны рассматривать в контексте присущей Византии повсеместной образованности и в области внешней науки, и в области богословия.

И.С

1Беседа 22

2свт. Василий Великий. Творения. М. 1849, т.4, с. 346

3Свт. Василий Великий. Указ. сочин., с. 347

4Свт. Григорий Богослов. творения. Репринт. СТСЛ. 1994, т. 1, Слово 43, надгробное свт. Василию Великому, с. 616

5Свт. Григорий Богослов. творения. Репринт. СТСЛ. 1994, т. 1, Слово 43, надгробное свт. Василию Великому, с. 609

6Там же, с. 39

7Там же, с. 349

8Там же, с. 349

9См. Свт. Григорий Палама. К всечестной инокине старице Ксении о добродетели и страстях, п. 15. Добротолюбие. Репринт. СТСЛ. 1992, т. 5, с. 264 три силы души, которые врачуются божественной благодатью : мыслительная, раздражительная и желательная. Врачевание же начинает ся с желательной, от которой рождается пожелание, от нее гнев (раздражительная сила), а она подпитывает гордость (мыслительная).

10свт. Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. М. Канон. 1995, Триады, 1, 1, 7, с. 14

11Там же, 1.1, 12, с. 21

12Там же, с. 23

13Там же 1. 1, 19, с. 31

14Там же, 1.1, 18, с. 30

15Там же, 1.1, 20, с. 32

16Там же 1. 1, 21, стр. 33-34

17Там же, 1. 1, 22, с. 35

18Там же, 1. 1, 20, с. 32

19Там же

20Там же 1. 1, с. 36

21Триада 2. 3, 17, с. 206

22См. прп. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. СПб. 1913, т.1., гл.22. О законе Божием и законе греховном. с. 333-334

23Свт. Григорий Палама. Триады. Триада 1. 2, 8, с. 49

24Там же Триада 1.2,3, стр. 43-44

25Там же, с. 12

26См. Святогорский Томос. п.4

27Там же.1. 2, 8, с. 49